Дуст
Почему на подводных лодках офицеров-химиков чаще всего кличут Дустами? И препарата этого химического для уничтожения насекомых у них никогда не было, и заниматься этим химики никогда не занимались? Наверное, это происходит потому, что принижая такой кличкой значение офицера-химика, подводники пытаются не думать о том, что его знания и опыт могут понадобиться – лучше бы это не наступило никогда.
Наш Дуст был всем Дустам Дуст. И в «мирной» жизни звали его – Жека. Жека был небольшого роста, но плотно сбитый, подтянутый, общительный парень. Наверное, он нравился женщинам. И Жека ими тоже увлекался. Вернее, Жека был ходок. Проверить это было трудно, свечку никто не держал, но сам он любил рассказать так красочно и с такими подробностями, что ему хотелось верить. Догадывалась ли об этом жена, трудно сказать. Это была женщина на голову (иногда казалось, что на две) выше Жеки, с пышной грудью (туда пряталась их маленькая собачка при проходе в самолет, - тогда при посадке еще не обыскивали), с выразительными обводами тела. Дустиха (как ее звали за глаза, что поделаешь, если муж Дуст) ласково звала своего благоверного – «паразит» или очень ласково – «паразит мой» J.
Вторым увлечением Жеки была охота. Она проходила тоже необычно. Жека приманивал бездомную собаку на мусорную свалку, убивал ее там, а сам, одев химкомплект, зарывался в мусор с ружьем неподалеку и ждал лисицу. Их встреча часто заканчивалась в пользу Жеки. Разделывал тушку и выделывал шкурку Жека сам. Тут спорить не приходилось, так как многие видели лисьи шкуры, в том числе и на плечах Дустихи. Но за столь жестокие способы охоты Жеку за глаза (а то и в глаза) звали живодером.
Жека никогда не выпячивал ни свою значимость, ни значимость своих подопечных - воздуха и радиации, хотя был знающим специалистом, влюбленным в свое дело. Но когда случалась в Жеке служебная необходимость, он прямо расцветал: становился деятельным, точным, уверенным в себе и категоричным.
Как-то на одном из наших выходов в море, по оплошности была «потеряна» биологическая защита реактора, нейтроны покинули предназначенную им зону, зазвучал (вернее, заревел) сигнал «Радиационная опасность». Надо сказать, экипаж воспринял этот сигнал спокойно, разбежался по положенному по данной тревоге расписанию и занялся делом. Так называемые «быстрые нейтроны», были в экипаже причиной постоянных шуток. У них даже было свое собственное имя – «шершавчики», и свой «дом» - корпус реактора. Новичков или людей далеких от ядерной энергетики, впервые попавших на лодку, приводили к реактору, вручали специальную трубку – «слухач», показывали как ей пользоваться и предлагали послушать как жужжат в реакторе «шершавчики» и потом вежливо советовались как со специалистом: не сильно ли они жужжат сегодня. На самом деле, конечно, ни увидеть, ни услышать, ни почувствовать эти частицы человек не может, но вред они могут принести убийственный и защитится от них трудно.
Итак, тревога. Жека почувствовал себя «на коне», рекомендации (что от него и требовалось) выдавал быстро и четко. Причина была выявлена и устранена. Но все же, это было не мгновенно, минут 30, может быть, больше (у каждого в тревожное время эти минуты текут с разной скоростью). На сей раз на выходе в море на борту подводной лодки был представитель политотдела дивизии. Роль его и так была незавидной: «агитировать за Советскую власть» было некого, учить, как исполнять свои обязанности офицерам тоже не его дело, расписания по корабельным мероприятиям он не имел, а как действовать по такой тревоге тем более не знал. Про радиацию он был, конечно, наслышан, а куда деваться от нее сейчас, не знает. Тут же нашлись экипажные доброхоты, которые отвели специалиста политграмоты в каюту начхима, пока сам начхим занят делом, убедив его по пути, что это специальная каюта и что именно туда эти самые «шершавчики» никогда не залетают, а нашего Жеки даже боятся – у него такое сильное биологическое поле. Что политработнику болтаться-то под ногами во время тревоги? Потом доброхоты утверждали, что офицер политотдела им верил, как родной маме.
За Жекой числились и другие реальные подвиги (вот даже не знаю в кавычках писать это слово или без, так как за этим словом стоят реальные дела, самоотверженность и самоотдача, хотя пули, конечно, не свистят, взрывы не гремят). Но это было в походах других подводных лодок, где Жека заменял штатных начхимов. У нас же был свой случай…
Самыми большими и «толстыми» на флоте считаются подводные лодки с баллистическими стратегическими ракетами. Им особая честь и уважение. Но их боевая служба сводится к боевому дежурству: они либо занимают район и находятся в нем в одном и том же режиме плавания, пока не кончится срок, либо движутся по «нарезанному» маршруту в ожидании сигнала к запуску ракет. И, по большому счету, их больше ничего вокруг не интересует. Жизнь подводников-противолодочников намного разнообразнее (эти подводные лодки так и называют – многоцелевые). Они и на боевой службе решают самые разные задачи, которые есть у них и на повседневных выходах. Эти задачи, конечно, тоже сводятся к небогатому выбору: поймают тебя противолодочные силы противника (и в мирное время сымитируют твое поражение торпедами или бомбами, а в военное время… но так как подводные лодки до сих пор не подпадают под международное право в подводном положении и в мирное время, в принципе, может быть всякое) или не поймают (тогда противолодочники сами изображают торпедную атаку на противника). Но значительное место в их службе занимает разведка, в которой важно все: вода, лед, все увиденное и услышанное, обнаруженное и пропущенное. Поэтому на противолодочных подводных лодках царит постоянная напряженность, тишина, готовность ко всяким неожиданностям. Такая неожиданность, например, была с нами в одном из походов.
Жизнь текла по устоявшемуся распорядку. Каждый на лодке занимался своими делами, предписанными ему уставами и функциональными обязанностями. Корабельный боевой расчет (командование и группа офицеров, отвечающих за атаку и организацию применения оружия) готовились к проведению обычной тренировки. И вдруг… Доклад акустика: «Слышу шум торпеды, справа 140, пеленг не меняется, сила сигнала увеличивается!» Все кто был в Центральном – замерли. Что это? Торпедная атака? Почему? Мы доживаем последние минуты? Что делать? Противоторпедный маневр? Ставить завесу? Применять оружие? Молчание нарушила команда помощника командира по радиоэлектронному вооружению: «Цель вывести на динамики!». Механические ритмичные высокочастотные звуки ворвались в центральный пост. « Это не торпеда!» - заключил помощник командира. «Нет, торпеда!» – настаивал акустик. Все остальные молчали, глядели попеременно то на одного, то на другого «спорщика», главных специалистов по распознаванию подводных шумов, - на лодке нет других, равных им по мастерству и по возложенной на них ответственности. А время шло. Шум в динамиках нарастал. Спор продолжался. Надо отдать должное акустику - он в этом споре был младшим: по должности, званию и опыту, но он настаивал на своем. Все ждали неизбежного. Если это торпеда – нам от нее не уйти, время потеряно. А если не торпеда… Внезапно шум прекратился, как будто его выключили. Напряжение в центральном спадало медленно. Акустик и помощник командира еще немного для вида поспорили. Дальнейшие события так нам и не открыли, что бы это могло быть. Возможно, это был торпедный имитатор, выпущенный из следящей за нами подводной лодки вероятного противника (американской, английской, французской…), чтобы посмотреть как мы будем действовать, обнаружив шум торпеды. Не знаю, что они могли подумать, обнаружив наше бездействие. Возможно, это было что-то другое. Во всяком случае, мы могли в очередной раз увериться, что океан далеко не пуст, даже в полярных широтах, и осторожность и внимательность должны быть на самом высоком пределе.
Уже давно правительствами стран арктического бассейна поставлена задача своим морякам: освоить не только открытые полярные моря, но водное пространство подо льдами. Советский Союз заинтересован был в этом также, тем более тогда считалось, что из под льдов Арктики могут выходить американские подводные лодки для «хозяйничанья» в «наших» Баренцевом и Карском морях. Освоить, значит, плавать там в обычном режиме тогда, когда это необходимо, хоть каждый день. Вот и нам была поставлена задача: освоить подледное плавание (хотя точную формулировку знает только командир).
Плавать подо льдами и легко, и сложно. Легко потому, что акустическая обстановка проще: нет сложных перепадов между слоями воды, нет посторонних шумов животного мира, кораблей, береговых объектов. Акустическая же картина Баренцева моря очень сложная. Иногда то, что происходит за сотни миль к акустику приходит так, как-будто это происходит прямо над его головой. И наоборот, то, что происходит над головой, иногда акустику не «видно» совсем. В Арктике же условия наблюдения гораздо лучше. Если бы еще нашим лодкам дать более совершенную акустику и лучшие собственные акустические условия, мягко говоря…
Трудно потому, что поверхность Арктики покрыта многометровым слоем льда, свисающими в глубины на десятки метров «сосульками». Для того чтобы всплыть на сеанс связи надо заранее и очень осторожно искать полынью, рискуя натолкнуться на такую «сосульку», которая на самом деле может собой представлять перевернутую ледяную гору. Невозможность сразу всплыть в случае чего (пожар, поступление воды) - это уже психологически тяжело. И невозможность всплытия составляла серьезную угрозу первым атомоходам, аварийность которых была достаточно высокой.
Итак, льды… Командир объявил о задаче, о повышении внимания при несении вахт и в повседневной жизни. «Ползем «вверх» по параллелям – 81-я, 82-я, 83-я, 84-я, 85-я … Вахты, вахты, вахты… Акустик через равные промежутки времени монотонно докладывает: «Горизонт осмотрен. Горизонт чист». Поиски полыньи. Всплытие. «Командирский» оборот перископа. Короткий сеанс связи. И снова вниз, в глубину. И снова «вверх» на макушку Земли.
Один раз командир «не выдержал» - вопреки уставам и приказам решил каждому на борту «дать оборот» перископа. Зрелище было завораживающим: ночь, по всему горизонту льды, и во все небо - северное сияние, зеленоватое с проблесками красного, отчего весь ледяной мир был мерцающее зеленоватым. На всю жизнь осталась в памяти эта картина. И благодарность командиру. И снова срочное погружение вниз и курс «вверх».
«Гром грянул» в 5 часов утра. Громкий хлопок и следом ор вахтенного (честно говоря, случайно оказавшегося рядом) выбросили людей из коек: «Аварийная тревога! Пожар в третьем отсеке! Горит главный распределительный щит!». Операторы на пультах уже делали необходимые переключения, обесточивая место возникновения пожара, герметизируя отсеки, переводя системы в нужное по этой тревоге состояние. Их безупречные действия спасли подводную лодку, не дав распространиться огню. Огонь, потеряв источник и не найдя подпитки, угас сам. Но команда «Аварийная тревога» продолжала действовать: максимально быстро найти и включиться в свой изолирующий противогаз и далее на свой пост и действовать строго по расписанию. Аварийная партия размотала шланг системы ВПЛ (воздушная-пенная-лодочная), готовясь залить место пожара пеной, поднесла необходимые инструменты и материалы, приготовилась дать системы ЛОХ (лодочная-объемная-химическая) на весь отсек, если поступит такая команда, наладила связь с командованием, доложила обстановку. Командир аварийной партии, принял решение пойти в разрез предписанию РБЖ: ненадолго разгерметизировав аварийный отсек, вытолкнул в смежный отсек кока, шифровальщика и связиста, рассудив, что они совершенно бесполезны в борьбе с пожаром, а в смежном при любом развитии ситуации товарищи будут в безопасности. (Правда, «спасенные» потом командиру аварийной партии спасибо не сказали. В смежном нежилом отсеке температура была не выше 15 градусов, находиться там несколько часов было нелегко и ребята страшно намерзлись, тем более что со сна они одеты были достаточно легко). Слава Богу, действия командира аварийной партии не были признаны неправильными и повлекшими за собой осложнение аварийной ситуации.
А ситуация развивалась стремительно, дороги были мгновения. Но развивалась она в благоприятном для нас направлении. Возгорание не возобновилось, место возгорания вскрыто, обнаружена причина… Электрики занялись устранением… Все началось успокаиваться. Но…
Пожар в отсеках подводной лодки страшен последствиями. В воздухе полно СО, СО2 и других воздушных примесей. Главный враг – СО (угарный газ). Каждый знает, что шутки с ним плохи: включившиеся в изолирующий противогаз на два вдоха позднее предельного - в лучшем случае будут блевать в маску противогаза.
Наступило время Начхима. Пришел час Жеки! Глаза его горели (если бы их можно было рассмотреть под маской противогаза). Никто не сможет так оценить состав воздуха в отсеке, как он. А сделать это не просто: надо найти необходимую стеклянные трубочки с химреактивом в пакете, обрезать специальным ножом, прокачать через них определенную дозу воздуха, приложить к таблице, определить процент этого газа в воздухе, сравнить с ПДД (предельно допустимой дозой) и предсказать развитие ситуации. И все это в противогазе. Казалось, Жека не просто мог это сделать в любом состоянии (даже привязанный к подволоку вниз головой), но и любил это делать именно в противогазе и в стесненных обстоятельствах.
А угарный газ был ужасающей концентрации. Командир поставлен перед выбором что-то предпринять. Отсек может быть провентилирован забортным (атмосферным), но всплытие невозможно: над нами льды. Можно не вентилировать отсек, а стандартно прокачивать воздух через воздушные фильтры, но Жека доложил командиру время восстановления нормального состава воздуха при прокачивании через фильтры – более 18 часов. За это время операторы корабельных систем устанут нести вахту в противогазах и возможны ошибки, которые могут привести к новым аварийным ситуациям. Командир приказывает штурману проложить курс к месту последней полыньи и рассчитать время хода, следуя туда максимально малошумным ходом. Расчет показывал, что «бежать» к ней надо более 4 часов. Поиск новой полыньи в этом районе может занять большее время. Решение принято – «бежим» к старой полынье, лодка развернулась и на глубине 100 метров (скорее всего гарантирующей от столкновения с «сосульками») понеслась кратчайшим маршрутом.
Прошло 2 часа. По расчетам Жеки (он не стал прикидывать, он все рассчитал по таблицам и формулам) израсходовано ¾ фильтров противогазов личного состава. Надо менять. Командир дал «добро». Жека достал из «заветных» ящиков сменные патроны-фильтры, с каждым провел инструктаж (на всякий случай), рассказал, когда надо задерживать дыхание и с каждым провел замену фильтра. Снова наступило затишье. Но не для Жеки. Он замерял содержание угарного газа, других примесей, строил графики, анализировал. Состояние воздуха менялось, но медленно. Надо менять отсечные фильтры на свежие может тогда изменения лодочной «атмосфере» пойдут быстрее. Получив командирское «добро» («На флоте можно все, но с разрешения!» J), взяв с собой командира аварийной партии, который и сам теоретически должен был уметь это делать, но никогда на практике не делал, Жека двинулся менять фильтры. Кто придумал размещать фильтры в самых трудно доступных местах отсека? В экипаже поговорили, что главным конструктором всех воздушных систем на лодках этого проекта была женщина. Женщина на военном корабле – к беде, это всем известно… J
Сколько ссадин и синяков они получили, добираясь с грузом новых патронов-фильтров, раскручивая и закручивая барашки, вынимая и устанавливая довольно увесистые брикеты! Тонкая резина маски противогаза могла уберечь головы от ссадин и ран, но не от ушибов и шишек.
Прошло еще 2 часа. Лодка подошла к полынье, подвсплыла. Вентилируют лодку в подводном положении так. Поднимается верхний край устройства работы компрессора под водой. Запускаются компрессоры, которые набивают баллоны ВВД, создавая разреженный воздух в отсеках. Потом открывается клапан и свежий воздух, ринувшись в отсеки, смешивается со старым, освежая головы и тела подводников. Но в данном случае на головах были маски противогазов. Проведенный несколько раз, процесс вентилирования под водой снизил процент угарного газа в воздухе отсеков до нормы. Жека доложил результаты. И получил команду на организацию снятия противогазов личным составом.
Процесс снятия противогазов тоже не простой. Организуется группа под контролем начхима, (первой такой обычно бывает аварийная партия, как наиболее подготовленная), в которой все смотрят друг на друга. Выбирается из этой группы «наименее ценный член экипажа» (так написано в священной книге каждого моряка-подводника – РБЖ ПЛ – Руководстве по борьбе за живучесть подводной лодки). И этот выбор делает начхим и приказывает: «Противогаз снять!». «Наименее ценный член экипажа» снимает маску противогаза и делает несколько резких движений. Убедившись, что «наименее ценный член» не упал «замертво», по команде снимают маски противогазов и остальные.
Все вздохнули с облегчением: эпизод с пожаром главного распределительного щита закончился благополучно, никто не погиб, не ранен, функционирование оборудования восстановлено. Можно приступать к выполнению следующих задач по предписанному плану.
Примерно через полгода Жека решил уйти с плавсостава (наверное, нашел хорошую береговую должность). В те времена практически здоровому офицеру, пьющему не больше других, уйти с флота можно было только двумя путями: имитировать беспробудное пьянство, быть исключенным из партии (и тем самым поставить крест на дальнейшей карьере), снятым с должности или имитировать болезнь, несовместимую с плаванием на подводных лодках. Жека выбрал второй путь. Из всех болезней, которые можно имитировать и трудно инструментально проверить, Жека выбрал клаустрофобию.
С проверкой на клаустрофобию морские курсанты встречаются почти сразу, приступив к учебе в военно-морском училище на первом курсе: все проходят барокамеру. Это такая большая «бочка» с маленькими окошками – иллюминаторами. В эту «бочку» помещается 5-6 человек не больше. Камера герметизируется и накачивается воздухом до 5 атмосфер. Целью является проверка внутреннего уха – сможет ли моряк выдержать большие перепады давления. Как правило, это мероприятие довольно «веселое»: голос у человека под давлением сильно меняется и барокамера превращается в комнату смеха сразу, как только кому-нибудь из испытуемых придет в голову что-нибудь сказать. Но попутно проверяется и отношение испытуемых к замкнутому пространству. Дальше - больше. Где-то на 3 курсе в рамках подготовки выхода из аварийного отсека подводной лодки курсантов, одетых в специальные комбинезоны и подключенных к дыхательному аппарату засовывают (помогают, так как самому залезть трудновато) в торпедный аппарат (труба диаметром 533 мм) закрывают, наполняют водой под давлением. Курсант должен проползти по этой трубе несколько метров, вылезти с противоположной стороны и всплыть в другой трубе (но уже гораздо большей в диаметре). Ощущения острые, в том числе и по причине очень замкнутого пространства. Это же упражнение подводники, все без исключения, проделывают каждый год. И вдруг после нескольких лет службы на подводной лодке – у офицера клаустрофобия? Эскулапы не поверили. Жека сослался на травму головы, полученную во время той подледной аварии при замене воздушных фильтров. Доктора снова не верят. Положили в госпиталь на исследование. Что они только ни делали: мучили, долбили, резали, изучали, Жека держался стойко. Его списали с плавсостава.
Ходили слухи, что Жека стал преподавателем Академии Химзащиты под Москвой. Но с тех пор ни разу не давал о себе знать. Может быть, пришлет весточку о себе сейчас, прочитав этот рассказ.