Заговоренный
Мы служили на уникальной подводной лодке. Во-первых, она была красавица, никогда не было такой красивой подводной лодки и теперь, наверное, уже не будет. Во-вторых, она была удивительно мощной, скоростной, послушной. Мы ее любили и она, хотелось бы верить, любила нас тоже.
С первого дня создания экипажа люди в него попадали по специальному отбору, потом долго обучались в специализированном засекреченном центре подготовки, наблюдали за строительством лодки на заводе, так как дело было новым и ответственным. Постепенно требования к подбору членов экипажа снизились, но через учебный центр, так или иначе, проходили все. Александр же пришел к нам через отдел кадров Северного флота, переведен к нам с действующей подводной лодки, базирующейся в Гремихе. Правда, и эта лодка эта и эта база тоже были уникальными.
Была (теперь уже была) такая подводная лодка, известная на весь мир … своей аварийностью. Сначала на ней во время боевой службы случилась авария в первом контуре реактора, и, из-за незнания и неумения экипажа как бороться с такими вещами, погибли люди от сильного лейкоза. Резонанс был «глобальный», но известный в стране в те «молчаливые» годы только в рамках военно-морского флота. Лодку «починили», деактивировали, экипаж полечили и распустили. Набрали новый. Лодка снова начала плавать. И вот в очередной раз возвращаясь из автономки, ночью вспыхнул пожар в девятом отсеке, а за ним и в восьмом. В десятом отсеке 12 человек 23 дня по шею в холодной морской воде при недостатке воздуха, еды и питьевой воды боролись за свою жизнь и жизнеспособность подводной лодки. За эти аварийные «подвиги» лодка получила негласное прозвище «Хиросима». Говорили, что при спуске этой лодки со стапелей брошенная в борт традиционная бутылка шампанского не разбилась. Подводники - народ суеверный.
«Хиросиму» снова отремонтировали, модернизировали и она несла службу в отдаленной базе «Гремиха». В «ненавистное» царское это место представляло собой тюрьму под открытым небом с красивым именем «Йоканьга». Оттуда было невозможно убежать – вокруг только сопки и море. И до сих пор к базе нет наземных дорог, воздушные есть не всегда из за сильных ветров в этом месте, корабли приходят, если нет штормов. Люди, служившие на «Хиросиме», носили на себе отблеск героизма предшественников, считались (больше считали себя сами) бывалыми, все видевшими и многое пережившими.
Вот с такой подводной лодки, и как раз из легендарного 10-го отсека, к нам и пришел Александр. Смотрел он нас несколько свысока, но ровно и по-приятельски с младшими офицерами и несколько независимо и задиристо со старшими. Но, видимо, инженерная жилка в нем была, он быстро освоил свое заведование, сдал на допуск к самостоятельному управлению и полноправно влился в экипаж. Сделать это было не просто, заведование было огромным, а его основной боевой пост представлял собой сплошное переплетение труб разного диаметра, клапанов, насосов всевозможных типов важности.
А наш экипаж готовился вывести подводную лодку в море для проведения испытаний. Приготовления, как всегда, были долгими, тяжелыми, суетными и нервными. На заводах, где все не «как у людей», это особенно чувствуется. Как говорили бывалые мореманы: «в море любой будет служить, ты попробуй на берегу послужи». Все дела, все равно невозможно переделать и казалось, что их становилось с каждым днем все больше. Но день выхода все-таки настал. «Оттолкнувшись» от причала и сделав элегантный разворот, при помощи двух сопровождавших буксиров, лодка направилась на выход с заводской акватории. Движение «атомоходов» в надводном положении (в подводном кто же их увидит?) - ни с чем несравнимое зрелище: тихий, как бы крадущийся, ход с трудом скрывающий мощь и энергию машин и механизмов, спрятанных внутри корпуса. У надводных кораблей нет такого хода. Они наваливаются на воду, попирают ее, давя своей мощью, вспенивая ее винтами. А атомные подводные лодки словно раздвигают воду, приподнимают ее, и как бы просят у воды прощения за то, что нарушают ее устоявшуюся, самостоятельную жизнь.
Но швартовым командам не до поэзии компромисса железа и воды – тяжелая, ответственная работа на скользкой, тесной палубе, с риском постоянно «скользнуть» за борт не дает расслабиться и насладиться красотами уплывающих за корму берегов. К тому же, надо все делать максимально быстро.
В соответствии со «странностями» нашей «красотки» в состав швартовых команд входили почти исключительно офицеры. Согласно корабельному расписанию Александр тоже вошел в состав кормовой швартовой команды. Вроде бы ума большого не надо, чтоб таскать швартовые концы и наматывать их на вьюшки, вскрывать и закрывать лючки и прочее, прочее, прочее. Но навыки все же нужны неординарные. Александр быстро освоился. Но как только основные работы на палубах были выполнены, с мостика раздалась команда: «Принять буксирный трос с правого борта! Приготовиться к буксировке» Сказано – сделано. Хотя стальной буксирный трос штука неприятная – негнущийся, неудобный в работе, колючий из-за торчащих отовсюду порванных проволочек, и если он оборвется, дел может наделать много. Едва закрепили, снова команда: «Швартовой команде – в ограждение рубки!» Ну это понятно – буксировочный трос уже натянулся, завибрировал, выдавливая из себя капли воды.
Ни один командир, если он не пижон, не будет идти своим ходом там, где можно идти под буксиром, деля с командиром буксира ответственность за маневры. (Хотя вся ответственность все равно лежит на командире подводной лодки) Так спокойней: буксир и поднажмет, где надо, и потянет, куда надо, нос или корму лодки в ограниченном пространстве бухты. В ожидании конца буксировки швартовые команды собрались в ограждении рубки, курящие закурили, остальные просто кинули усталые чреслы куда придется.
- А где Александр то? – вспомнил кто-то.
Осмотрелись: нет его. Выглянули наружу – стоит, любуется проплывающей мимо картиной заводского пейзажа: цеха, краны, дебаркадеры, буксиры, корпуса пришвартованных кораблей и подводных лодок…
- Эй, Саня, что задумался? Давай к нам, трос порвется - пополам перерубит…
- Да я далеко, дайте посмотреть, никогда не видел.
Действительно, можно всю жизнь на подводной лодке прослужить и моря не увидеть, такова специфика. Только командир, вахтенный офицер и рулевой могут часами наслаждаться, если позволяет обстановка (что бывает не часто), любоваться и морскими пейзажами и пейзажами суровых северных берегов.
- Ну как знаешь, но ушел бы от греха подальше. И с мостика увидят.
Саня задрал голову, посмотрел вверх, нет, с мостика не увидят.
И тут раздался характерный звук , как удар хлыста, разрывающегося стального троса. И прежде чем кто-то что-то успел сказать или крикнуть, обрывок стального троса пролетел в метре от Александра.
- Кормовой швартовой команде завести буксирный трос!- раздалось с мостика.
В полголоса матерясь, кормовая швартовая команда протиснулась на палубу, мимо застывшего Александра, слегка бледного, то ли от увиденного, то ли от пережитого.
Завели новый буксирный трос. Ушли в ограждение рубки. На этот раз все. Александр попал в центр внимания:
- Говорили же тебе!
- Да ничего! – отвечает, уже приходящий в себя, Александр, - я заговоренный, ничего со мной не случится.
- Хорошо, что обошлось! С днем рождения тебя!
Прошло несколько дней. Краткосрочные выходы быстро выматывают экипаж: постоянные работы, тревоги, вахты, смены подводных расписаний на надводные и обратно. Через несколько дней наступает своеобразное «отуплениие» - притупление всех «посторонних» не нужных для дела эмоций, главное выжить, пережить навалившуюся усталость.
Вот в таком состоянии была разбужена третья боевая смена, за ночь ей перепало для отдыха часа два - два с половиной и это уже терпимо – могло быть хуже… Немногочисленная очередь образовалась к гальюну и умывальнику, чтоб хоть немного проснуться и привести себя в порядок перед завтраком и заступлением на вахту. Говорить не хотелось, чугунные головы искали куда бы прислониться. Прислониться можно было только к распределительным щитам, которых на лодке множество во всех возможных невозможных местах. Обеспечивая электричеством всевозможные приборы, пульты и механизмы, распределительные щиты порой аккумулировали в себе весьма значительную энергию. Последним в очереди к местам общего пользования стоял Александр.
Вместо голосов пространство заполнял ровный гул многочисленных механизмов – вентиляторов, насосов, преобразователей, потоков воздуха по трубами в приборных стойках, незаметная вроде бы вибрация создавала внутренний шум – враг подводных лодок. Но все привыкли к шумовому фону и в этой какофонии должно произойти что-то необычное, чтобы привлечь всеобщее внимание.
И это необычное произошло. Из ближайшего распределительного щита вдруг вылетело острое, как нож, белое пламя и прорезало пространство в 30 см от живота Александра. Почти тут же раздались звонки пожарной аварийной тревоги. Всех, и из очереди в том числе, «сдуло» на свои боевые посты. Отработала аварийная команда, приготовив средства пожаротушения, которые, правда, не понадобились, так как возгорания не было. Электрики мгновенно обесточили неисправный распредщит, собрали аварийную схему питания, вскрыли и отключили неисправную электрическую цепь. Через 7-8 минут уже прозвучал отбой аварийной тревоги. Снова жизнь на подводной лодке вошла в привычное русло. Третья боевая смена собралась в кают-компании на завтрак. Настроение было приподнятым.
- Да ты, Санек, везунчик, еще бы чуть-чуть и ты бы был на носилках… - раздавались оживленные голоса.
- А вы думали! – отвечал «именинник», - Я же заговоренный, ничего со мной не случится! Держись за меня ребята!
- Или подальше от тебя! – раздались смешки.
Прошло еще несколько дней. Осталось последнее испытание – максимальный ход в подводном положении. Хоть и называется море, а для настоящего атомохода мелковато, всего 150-200 метров. Место для скоростных испытаний найти не просто: нужно и под килем иметь достаточно и над рубкой должно быть прилично. Такой полигон был один. Но он был с изгибом, то есть, разогнавшись, подводная лодка должна была повернуть градусов на 40. Сыграна учебная тревога. Погрузились. Разбежались. Идем. Но после поворота, то ли по случайности, то ли из-за неисправности навигационного комплекса, мы пошли уже не вдоль выделенного полигона, а почти прямо на берег. Неожиданно раздался сильный удар по корпусу, прокатившийся из носа в корму. Изменился дифферент. Кормовые рули заклинило на всплытие. Удержать лодку на глубине не удалось. Всплыли на перископную глубину. Подняли перископ. Он ничего не показывал, видимо произошла расгерметизация блока линз. Всплыли в надводное положение. Попытались открыть верхний рубочный люк. Он сначала не поддался, но потом… Командир, поднявшись на мостик, охнул – до берега можно было достать рукой. Наша красавица нас спасла. Испугаться мы не успели.
Испугались мы в базе, когда, как по мановению волшебной палочки, нахлынули комиссии по расследованию нашего «навигационного происшествия». Старшие и многоопытные офицеры кричали, уговаривали, выпытывали нюансы… И «объясняли», что нам «до слома» оставалось минуты 2 и если бы…
Задумчивые офицеры экипажа собрались в курилке на дебаркадере. На сей раз «день рождения» был у всех. Подошедший Александр попытался пошутить: - «Что примолкли? Со мной не пропадешь! Я заговоренный! Мне любые такие случаи нипочем!» Шутка не прошла, никто не засмеялся. А кто-то сказал: - «А знаешь, у нас до тебя таких случаев и не было…»
Подводники - народ суеверный.